Владимир Бенедиктов - Сборник стихотворений 1836 г.

Повсюду прелести, повсюду блещут краски!
Для всех природы длань исполнена даров.
Зачем же к красоте бесчувственно – сурово
Ты жаждешь тайн ее неистовой огласки?

Смотри на дивную, пей девственные ласки;
Но целомудренно храни ее покров!
Насильственно не рви божественных узлов,
Не мысли отпахнуть божественной повязки!

Доступен ли тебе ее гиероглиф?
Небесные лучи волшебно преломив,
Раскрыла ли его обманчивая призма?

Есть сердце у тебя: пади, благоговей,
И бойся исказить догадкою твоей
Запретные красы святого мистицизма!

Взгляни на небеса: там стройность вековая.
Как упоительна созвездий тишина!
Как жизнь текущих сфер гармонии полна, —
И как расчетиста их пляска круговая!

Но посмотри! меж них неправильно гуляя,
Комета вольная – системам на верна;
Ударами грозит и буйствует она,
Блистательным хвостом полнеба застилая.

Зря гостью светлую в знакомых небесах,
Мудрец любуется игрой в ее лучах;
Но робко путь ее и близость расчисляет.

Так пылкая мечта – наперсница богов —
Среди медлительных, обкованных умов,
Сверкая, носится и тешит и пугает.

Нахмуренным челом простерся он высоко
Пятою он земли утробу придавил;
Курится и молчит, надменный, одинокой,
Мысль огнеметную он в сердце затаил…

Созрела – он вздохнул, и вздох его глубокой
Потряс кору земли и небо помрачил,
И камни, прах и дым разбросаны широко,
И лавы бурный ток окрестность обкатил.

Он – гений естества! И след опустошенья,
Который он простер, жизнь ярче осветит.
Смирись – ты не постиг природы назначенья!

Так в человечестве бич – гений зашумит —
Толпа его клянет средь дикого смятенья,
А он, свирепствуя, – земле благотворит.

В тяжелом воздухе соткалась мгла густая;
Взмахнул крылами ветр; зубчатой бороздой
Просеклась молния; завыла хлябь морская;
Лес ощетинился; расселся дуб седой.

Как хохот сатаны, несется, замирая,
Громов глухой раскат; – и снова над землей
Небесный пляшет огнь, по ребрам туч мелькая,
И грозно вдруг сверкнет изломанной чертой.

Смутилась чернь земли и мчится под затворы…
Бегите! этот блеск лишь для очей орла…
Творенья робкие, спешите в ваши норы!

Кто ж там – на гребне скал? Стопа его смела;
Открыта грудь его; стремятся к небу взоры,
И молния – венец вокруг его чела!

Откуда милый гость? Не с неба ль брошен он?
Златистою каймой он пышно обведен;
На нем лазурь небес, на нем зари порфира.

Нет, это сын земли – сей гость земного пира,
Луг – родина ему; из праха он рожден.
Так, видно, чудный перл был в землю посажен,
Чтоб произвесть его на украшенье мира?

О нет, чтоб вознестись увенчанной главой,
Из черного зерна он должен был родиться
И корень вить в грязи, во мраке, под землей.

Так семя горести во грудь певцу ложится,
И в сердце водрузив тяжелый корень свой,
Цветущей песнею из уст его стремится.

Красавица, как райское виденье,
Являлось мне в сияньи голубом;
По сердцу разливалось упоенье,
И целый мир казался мне венком.

Небесного зефира дуновенье
Я узнавал в дыхании святом,
И весь я был – молитвенное пенье
И исчезал в парении немом.

Прекрасная, я вдохновен тобою;
Но не моей губительной рукою
Развяжется заветный пояс твой.

Мне сладостны томления и слёзы.
Другим отдай обманчивые розы:
мне дан цветок нетленный, вековой.

Когда вдали от суеты всемирной
Прекрасная грустит, уединясь, —
Слеза трепещет на лазури глаз,
Как перл на незабудочке сапфирной.

Веселием и роскошию пирной
Её улыбка блещет в сладкий час, —
Так два листочка розовых, струясь,
Расходятся под ласкою зефирной.

Порой и дождь и светят небеса;
И на лице прелестной сердцегубки
Встречаются улыбка и слеза.

Как тягостны приличию уступки!
Лобзаньем осушил бы ей глаза,
Лобзаньем запечатал эти губки!

Бегун морей дорогою безбрежной
Стремился в даль могуществом ветрил,
И подо мною с кормою быстробежной
Кипучий вал шумливо говорил.

Волнуемый тоскою безнадежной,
Я от пловцов чело моё укрыл,
Поникнул им над влагою мятежной
И жаркую слезу в неё сронил.

Снедаема изменой беспощадно,
Моя душа к виновнице рвалась,
По ней слеза последняя слилась —

И, схваченная раковиной жадной,
Быть может, перл она произвела
Для милого изменницы чела!